Операция `Раскол` - Стюарт Стивен

Первым человеком, спустившимся по ступенькам трапа, был Никита Сергеевич Хрущев. Все происходило утром 19 октября 1956 года. Рассвет только начал пробивать темные облака. Прибытие русских было неожиданностью, тем более что поляки всю ночь заседали и приняли историческое решение.

Хрущев начал кричать еще до того, как его нога коснулась польской земли. Это не был любящий пошутить добродушный мужиковатый лидер, очаровывающий одну столицу за другой. Это был кремлевский босс – жестокий, необузданный и грубый. Никита Сергеевич прибыл, чтобы навести порядок в своем доме.

Хотя польские руководители еще не знали об этом, части Красной Армии начали уже передвижение со своих баз на польской территории и вдоль польской границы. Огромные танки двигались, грохоча, к городам, чтобы продемонстрировать русскую мощь.

В варшавском аэропорту единственным признаком этой мощи в то холодное октябрьское утро оказалась фаланга генералов, которых Хрущев привез с собой: все в парадной форме, с орденами, поблескивавшими на груди. Среди них – маршал Конев, главнокомандующий силами Варшавского пакта, генерал Антонов, заместитель начальника советского генерального штаба, и дюжина других.

Был также представлен президиум советского ЦК партии – мастерами тонкого искусства политического выкручивания рук. Хрущев привез с собой основную команду – Молотова, Микояна и Кагановича. Это были люди, полагавшие, что могут скушать всю Польшу на завтрак и сохранить аппетит для хорошего обеда.

«Мы проливали кровь за эту страну, а теперь они хотят продать ее американцам», – кричал Хрущев, ни к кому конкретно не обращаясь. Один из поляков – серолицый, истощенный, скромно выглядевший, спокойно ответил: «Мы пролили больше крови, чем вы, и мы никому не продаемся».

«Кто этот человек?» – воскликнул Хрущев с лицом, искаженным от гнева.

«Это бывший генеральный секретарь партии, которого Сталин и вы бросили в тюрьму. Мое имя, – он выпрямился во весь рост, – мое имя – Гомулка!».

«Что он здесь делает?» – спросил Хрущев, отказываясь разговаривать с Гомулкой.

Один из поляков ответил: «Он здесь потому, что этой ночью мы избрали его генеральным секретарем партии».

«Предательство!» – негодующе воскликнул Хрущев, садясь в машину.

По прибытии в Варшаву Хрущев направился в ЦК, где проходил пленум польского Центрального комитета, и потребовал смещения Гомулки и избрания политбюро на свой вкус. Но польские хозяева вежливо и твердо заявили, что «гостя» не приглашали.

Затем раздался взрыв «бомбы». В разгаре затянувшихся и часто горьких прений, развернувшихся в варшавском Бельведерском дворце, польские лидеры узнали о передвижениях русских войск. Твердым, сдержанным голосом Гомулка сказал Хрущеву:

«Если войска не будут немедленно возвращены, мы уйдем отсюда и между нами не будет никаких переговоров. Мы не будем разговаривать под дулами орудий, направленных на Варшаву. Если передвижения войск не будут немедленно остановлены, я, Владислав Гомулка, обращусь по польскому радио к народу и расскажу о том, что произошло».

Все приготовления для организации радиопередачи из здания ЦК уже были сделаны, на заводы, в институты, в университеты направились доверенные посланцы. Польша была готова бороться.

Русские заколебались. Их войска были остановлены. Пленум ЦК утвердил Гомулку на пост генерального секретаря. И через 48 часов Хрущев, возвратившись в Москву, в телеграмме официально поздравил его. Польша, Владислав Гомулка и коммунистическая партия одержали победу.

Несколькими днями раньше, 6 октября, другой человек, удаленный за 400 миль, в Будапеште также одержал победу. Но между двумя событиями пролегла существенная разница. Ласло Райк был мертв. Около 300 тысяч венгров сопровождали вдову Райка и все венгерское правительство на будапештское кладбище, где происходили торжественные государственные похороны человека, зверски замученного почти 7 лет тому назад. Но дух Райка пережил его. Арест лидера вынудил венгров скрывать свою жажду свободы, смерть подогрела это чувство. И теперь пламя должно было вырваться наружу.

В тот день, когда новость о триумфе Гомулки достигла Венгрии, студенты, рабочие и солдаты, чувства которых уже достаточно были возбуждены из-за похорон Райка, организовали марш к памятнику генералу Вему – польскому герою восстания 1848 года. Там они пели «Марсельезу», как это делали большевистские революционеры в Петрограде в 1917 году, и «Интернационал». Скоро численность толпы превысила 200 тысяч человек. Были сожжены флаги компартии, а вместо них подняты антикоммунистические знамена. При поддержке народа к власти пришел Имре Надь. Он говорил о свободных выборах, о возвращении к конституции 1945 года, о нейтральной Венгрии и выходе из Варшавского пакта. Но здесь не оказалось Гомулки, чтобы остановить русские танки. Они вошли и силой подавили то, что мир назвал венгерской революцией.

В 1968 году, через 12 лет, пришла очередь Чехословакии. Оковы тоталитарного государства были сметены ее народом. Народ потребовал свободы выбора и действий, что с точки зрения Кремля почти наверняка должно было привести к отстранению коммунистической партии от власти. На этот раз это были Брежнев и Косыгин, кто принял роковое решение, полностью поддержанное Владиславом Гомулкой. И снова были использованы русские танки: «чешская весна» былая превращена в раннюю зиму.

Аллен Даллес оказался прав. В единственном стране Восточной Европы – Польше, где коммунисты-националисты были достаточно сильны, чтобы взять власть в свои руки, коммунистическая партия утвердилась сильнее, чем когда-либо.

Гомулка всегда был коммунистом и не мог себе представить некоммунистическую Польшу. Однако он хотел установить такую форму коммунизма, которая подходила бы к условиям его страны, а не к тем, которые продиктованы из Москвы.

Как предсказывал Даллес, существование националистов-коммунистов не в интересах западных демократий, если они хотят вырвать сателлитов из тесных объятий Москвы. Гомулка дал полякам такое коммунистическое правительство, с которым они могли солидаризироваться и которое позволяло им смотреть в будущее с некоторой надеждой. Его второе пришествие не убило коммунизм в Польше, а придало ему новые силы.

В Венгрии и Чехословакии репрессии ликвидировали всех деятелей гомулковского калибра. В противоположность полякам, которые, возможно, в первый раз за свою историю были готовы смириться с тем, что они имели, венгры, а позднее чехи вели себя точно так, как предсказал Даллес на случай, если в результате сталинских преследований будут отстранены все крупные либеральные вожди. Они попытались не только реорганизовать партию, но и создать совершенно новую. Когда они говорили, как это делали чехи, о «социализме с человеческим лицом», то имели в виду разрыв с Советским Союзом. Коммунистический мир, исключая так называемый коммунистический Китай, представляет систему правительств, тесное переплетение экономических, военных и политических сил, пришедших к власти в Восточной Европе после войны. Центром притяжения этих сил является и должен оставаться Советский Союз. Демократия западного типа в одной из стран блока разрушила бы единство.